…Он опять орет, и я не могу больше писать. Как ужасно, когда человек воет. Я слышал много страшных звуков, но этот всех страшнее, всех ужаснее. Он не похож ни на что другое, этот голос зверя, проходящий через гортань человека. Что-то свирепое и трусливое; свободное и жалкое до подлости. Рот кривится на сторону, мышцы
лица напрягаются, как веревки, зубы по-собачьи оскаливаются, и из темного отверстия рта идет этот отвратительный, ревущий, свистящий, хохочущий, воющий звук…
Неточные совпадения
Снова начали петь, и снова Самгину не верилось, что бородатый человек с грубым
лицом и красными кулаками может петь так умело и красиво. Марина пела с яростью, но детонируя, она широко открывала рот, хмурила золотые брови, бугры ее грудей неприлично
напрягались.
Теперь Вася улыбался гордо, и от этой улыбки
лицо его стало грубее,
напряглось, глаза вспыхнули ярче.
Клим Иванов, а что ты будешь делать, когда начнется война? — вдруг спросил он, и снова
лицо его на какие-то две-три секунды уродливо вздулось, остановились глаза, он весь
напрягся, оцепенел.
— Я сидел тут, писал и — как-то окис, заплесневел на книжках и цифрах. Почти год такой жизни — это уродство. Я ведь привык быть среди рабочего народа, и, когда отрываюсь от него, мне делается неловко, — знаете, натягиваюсь я,
напрягаюсь для этой жизни. А теперь снова могу жить свободно, буду с ними видеться, заниматься. Вы понимаете — буду у колыбели новорожденных мыслей, пред
лицом юной, творческой энергии. Это удивительно просто, красиво и страшно возбуждает, — делаешься молодым и твердым, живешь богато!
У всех нервы
напряглись до последней степени. В офицерском собрании во время обедов и ужинов все чаще и чаще вспыхивали нелепые споры, беспричинные обиды, ссоры. Солдаты осунулись и глядели идиотами. В редкие минуты отдыха из палаток не слышалось ни шуток, ни смеха. Однако их все-таки заставляли по вечерам, после переклички, веселиться. И они, собравшись в кружок, с безучастными
лицами равнодушно гаркали...
Жалко было видеть его в эти минуты: обычно спокойное и несколько холодное
лицо его исказилось выражением полного отчаяния, пульсовые жилы на висках
напряглись — точно вся кровь прилила к голове.
Полковник Артабалевский выходит перед серединой батальона. Азиатское
лицо его
напрягается.
И вдруг ее коричневое
лицо собралось в чудовищную, отвратительную гримасу плача: губы растянулись и опустились по углам вниз, все личные мускулы
напряглись и задрожали, брови поднялись кверху, наморщив лоб глубокими складками, а из глаз необычайно часто посыпались крупные, как горошины, слезы. Обхватив руками голову и положив локти на стол, она принялась качаться взад и вперед всем телом и завыла нараспев вполголоса...
Ему уж было все равно, он ничего не хотел и мог холодно рассуждать, но в
лице, особенно под глазами, была какая-то тяжесть, лоб
напрягался, как резина, — вот-вот брызнут слезы.
Лицо Якова
напряглось, глаза прищурились, и он сказал тем пониженным, таинственным голосом, которым всегда говорил о мудрых вещах...
Фоме было жалко видеть веселого и бойкого школьного товарища таким изношенным, живущим в этой конуре. Он смотрел на него, грустно мигал глазами и видел, как
лицо Ежова подергивается, а глазки пылают раздражением. Ежов откупоривал бутылку с водой и, занятый этим, молчал, сжав бутылку коленями и тщетно
напрягаясь, чтобы вытащить из нее пробку. И это его бессилие тоже трогало Фому.
Он жадно всматривался в
лица, слушал не мигая, и видно было, как глаза его наполнялись смехом и как
напрягалось лицо в ожидании, когда можно будет дать себе волю и покатиться со смеху.
Лицо Вавилова как-то
напрягалось, потом вытянулось, потом вдруг радостно просияло.
— Ем, да свой, а ты рядом постой, — отвечает совершенно серьезно Коваль и, не глядя на Меркулова, обчищает ножом от коричневой шелухи луковицу, режет ее на четыре части, обмакивает одну четверть в соль и жует ее с сочным хрустением. Панчук ничего не говорит, но смотрит прямо в
лицо Меркулову тупыми, сонными, неподвижными глазами. Он громко чавкает, и на его массивных скулах, под обтягивающей их кожей,
напрягаются и ходят связки челюстных мускулов.
Он всё считал на счетах, и при этом
лицо его
напрягалось и потело, или просил денег, или, разглаживая бакены, рассказывал о том, как когда-то на первоклассной станции он приготовлял для офицеров крюшон и на парадных обедах сам разливал стерляжью уху.
По
лицам ямщиков катились крупные капли пота, руки
напрягались… Лодка неслась, как стрела, остров заметно отделялся от противоположного берега.